Всеросси́йская этнографи́ческая вы́ставка 1867, первая выставочная инициатива Общества любителей естествознания, антропологии и этнографии (ОЛЕАЭ). Проводилась с 23 апреля (5 мая) по 19 июня (1 июля) 1867 г. в московском Манеже. Концепцию выставки разработал антрополог А. П. Богданов, который опирался на опыт этнографического и антропологического отдела Всемирной выставки в Лондоне (1862). Частная либо общественная инициатива группы любителей могла быть реализована только с санкции государя и при правительственном содействии. Программа выставки была утверждена императором Александром II 15(27) июля 1865 г.

В конце 1864 г. ОЛЕАЭ учредило особый комитет выставки. Его возглавил В. А. Дашков (меценат, давший взаймы деньги на устройство выставки). Члены комитета (А. П. Богданов, Г. Е. Щуровский, Д. Д. Сонцов, Н. Г. Керцелли, Н. К. Зенгер, В. А. Соболев, Н. Березницкий, Н. А. Попов, А. П. Федченко) предполагали собрать материал для неё путём посылки экспедиций в разные области Российской империи. Поддержка инициативы ОЛЕАЭ со стороны правительственных инстанций и местных администраций – губернских статистических комитетов – сделала организацию экспедиций излишней.

Выставка стала важным научным и общественно-политическим событием. Её почетным председателем был выбран великий князь Владимир Александрович. 24 апреля (6 мая) выставку посетил император Александр II с супругой и сыном. В отчёте о посещении выставки императором сообщалось, что он остался в целом доволен великорусскими манекенами, заметив лишь, что лица женщин могли бы быть красивее – «если бы сделать строгий выбор» (Всероссийская этнографическая выставка. 1867. С. 48). Также выставка сопровождалась официальными торжествами и обедами, члены императорской семьи и политики осуществили благотворительные взносы. «Щедрые дары» императрицы, великих князей Владимира Александровича и Алексея Александровича «были первыми, положившими твердое начало нашим коллекциям» (Всероссийская этнографическая выставка. 1867. С. 36).

Идеологический аспект выставки составила репрезентация Российской империи как воплощения многоплемённости и поликонфессиональности и одновременно русского (славянского) начала как организующего элемента имперского многообразия.

К выставке был приурочен созыв Славянского съезда, который должен был засвидетельствовать покровительственную роль России в отношении зарубежного славянства. Последнее было негативно воспринято за рубежом, в частности, австрийская пресса назвала выставку «политической демонстрацией», а Москву – «Меккой панславизма» (Чуркина. 2018. С. 51); звучали угрозы австрийских правительственных кругов. Тем не менее на выставке присутствовал 81 иностранец: 63 – славяне Австрийской империи, 12 сербов, 2 черногорца, 2 лужицких серба, 1 болгарин и 1 поляк из Пруссии.

Научная концепция выставки была разработана учёными Московского университета. В её основе лежал кардинально новый – универсалистский – подход, видевший цель этнографии в изучении не только «диких», «туземных», «первобытных» народов (инерционный след такого рода представлений в российской этнографии сохранялся вплоть до начала 20 в.), но народов вообще, включая те, которые в прогрессистской (иными словами, колониалистской) классификации занимали место «высокоразвитых», «передовых». Указанный подход впервые сформулировал Н. И. Надеждин в докладе «Об этнографическом изучении народности русской» на 1-м годовом заседании Русского географического общества в ноябре 1846 г. (Записки Русского географического общества. 1847. С. 61–115; Надеждин. 1994. № 1. С. 107–117; Надеждин. 1994. № 2. С. 124–139). Репрезентация великороссов и других славянских народов (в том числе зарубежных славян) не могла основываться на презумпции их «дикости» и культурной неполноценности. Не менее важно, что изучение и описание народов носило комплексный характер, предполагая показ всех сторон жизнедеятельности – от «телесной» стороны человеческой природы до особенностей культурно-бытовых и хозяйственных.

Организаторам удалось собрать материал со всех концов империи – из многих русских, белорусских, украинских губерний, регионов Поволжья, Прибалтики, Сибири, в меньшей степени Кавказа. Народы Средней Азии, кроме казахов, практически не были представлены. Зато получилось широко показать почти всех западных и южных славян. Основная масса экспонатов объединялась в группы – своеобразные мизансцены, – где манекены, одетые в национальные костюмы, располагались в обстановке их быта. Другая часть экспонатов была выставлена в систематическом порядке. Костяк экспозиции составили этнографические материалы (288 манекенов в национальных костюмах, около 450 комплектов одежды, до 1,2 тыс. разных предметов быта, орудий, моделей и др.), а также более 600 фотографий, около 300 археологических находок, 600 черепов представителей разных народов. Манекены создавались скульпторами Н. А. Рамазановым и С. И. Ивановым, художниками И. Л. Севрюгиным, Я. М. Яковлевым, С. П. Закревским, А. М. Любимовым.

Великоруссы. Ярмарочная сцена на деревенской улице. Экспозиция Всероссийской этнографической выставки. Москва, 1867 г. ФГБУ «Российская Национальная Библиотека», Э АлЭтн63/З-15, Эи 36256/28.Великоруссы. Ярмарочная сцена на деревенской улице. Экспозиция Всероссийской этнографической выставки. Москва, 1867 г. ФГБУ «Российская Национальная Библиотека», Э АлЭтн63/З-15, Эи 36256/28.

Антропологический аспект выставки потребовал тщательной исследовательской работы и изготовления манекенов, не просто наряженных в этнические костюмы, но обладающих выраженными физиогномическими отличиями, характеризующими расовые и этнические типы. Методом фиксации физических отличий А. П. Богданов и его коллеги избрали передовую на тот момент технологию фотографии. Серьёзную научную и морально-этическую проблему составила репрезентация русского антропологического типа. Многочисленные отзывы посетителей содержали разочарование отсутствием «настоящих великорусских типов» (Найт. 2001. С. 123). «Нейтральный» способ фиксации русскости не удовлетворял потребности ни той части образованного общества, которая видела в русских государствообразующую нацию [М. Н. Катков (Найт. 2001. С. 123)], ни тех, кто воспринимал выставку в колониальном духе, рассматривая в качестве потенциальных объектов выставочной экспозиции лишь имперских инородцев (например, туркестанского генерал-губернатора К. П. фон Кауфмана) (Могильнер. 2008. С. 45).

Научное сообщество небезуспешно пыталось придать этнографической выставке просветительский и популяризаторский характер. На ней читались публичные лекции, был издан добротный указатель – фактически пособие-справочник по этнографии народов России и зарубежных славянских народов (Указатель русской этнографической выставки, устроенной Императорским Обществом любителей естествознания, состоящим при Императорском Московском университете. Москва, 1867). Выставка имела огромную популярность, её посетили свыше 90 тыс. человек. Также она вызвала оживлённые отклики в печати.

Выставка имела неоднозначные последствия для российской этнографии. С одной стороны, она создала ОЛЕАЭ научное имя и авторитет и способствовала широкой популяризации этнографии, с другой – обнаружила угрозу политической ангажированности этнографического и антропологического знания, демонстрируя критическую зависимость науки от государства.

После закрытия выставки её материалы были переданы в Румянцевский музей, составив его особую часть – «Дашковский этнографический музей». После 1917 г. фонды музея переведены в Музей народов СССР в Москве, с 1948 г. хранятся в Российском этнографическом музее в Санкт-Петербурге.