Платон Иванович Мусин-Пушкин: «внук» и «сын» царя Алексея Михайловича. В 1836 г. Д. Н. Бантыш-Каменский опубликовал письмо царя Петра I, написанное в начале 1716 г. чрезвычайному и полномочному послу в Республике Соединённых провинций (ныне Нидерланды) подполковнику лейб-гвардии Семёновского полка князю Б. И. Куракину. В этом письме, ранее выявленном отцом историка Н. Н. Бантыш-Каменским (издано в его справочной работе только в 1894), государь сообщал о прибытии к Куракину для прохождения службы юного П. И. Мусина-Пушкина:

Господин подполковник! Посылаем мы к вам для обучения политических дел племянника нашего Платона, котораго вам, яко свойственнику, [яко] свойственника рекомендую. Петр.

Слова «племянника нашего» не были случайной оговоркой. Пётр I именовал юношу также «господин-племянник», поскольку к его отцу и своему ближайшему сподвижнику, И. А. Мусину-Пушкину, с 1702 г. нередко обращался как к брату – «her bruder» (господин брат), «bruder» (брат), «братец» (например: Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 2. 1889. № 460. С. 91; Т. 5. 1907. № 1815. С. 319; № 1839. С. 346; Т. 9, вып. 1. № 3015. С. 50; Т. 10. 1956. № 3623. С. 61; № 4073. С. 390; Т. 11, вып. 2. 1964. № 4785. С. 157).

Из письма Г. И. Головкина царю от 30 июля (10 августа) 1703 г. и из письма царя боярину графу Священной Римской империи Ф. А. Головину от 12(23) марта 1706 г. следует, что братское обращение связано с членством Ивана Алексеевича во «Всепьянейшем, всешутейшем и сумасброднейшем соборе» (в первом письме речь идёт об одном Мусине-Пушкине, во втором – о Н. М. Зотове, игравшем роль шутовского патриарха – «князя-папы», и окольничем князе М. Ф. Жировом-Засекине, носившем «титул» «митрополита Казанского и Свияжского»):

Пожалуй, мой государь, отдай от меня поклон немалой великому господину Киевскому Ианикию, и Печерскому архимандриту и братцу нашему.

Пожалуй, доложи, паче же побей челом, чтоб всесвятеший изволил конечьно к празнику быть в Нарву и с собою взял Казанского и брата Мусина…

Родственное обращение к Мусиным-Пушкиным, как показал анализ корреспонденции Петра I, не являлось для него уникальным. Не позднее 1704 г. царь начал периодически обращаться к своему ровеснику А. В. Кикину, искажая нидерландское слово grootvader – 'дедушка' [«her grotvader», «her hrotvader» (господин дедушка), «grot vader» (дедушка), «mein grot vader» (мой дедушка), «min her grotvader» (мой господин дедушка), «грот фадар»], а иногда и используя русский язык («дед», «дедушка») (ср.: Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 3. 1893. № 671. С. 92; № 700. С. 124; Т. 4, вып. 1. № 1126. С. 126; Т. 5. № 1638. С. 148; Т. 6. 1912. № 1844. С. 3; № 1886. С. 35; № 1956. С. 86; Т. 7, вып. 1. 1918. № 2273. С. 79; Т. 8, вып. 1. 1948. № 2690. С. 174; Т. 9, вып. 1. 1950. № 3168. С. 161; № 3206. С. 193; № 3261. С. 232; Т. 10. № 3591. С. 35; № 3701. С. 115; Т. 11, вып. 1. 1962. № 4509. С. 284; Т. 12, вып. 2. 1977. № 5480. С. 95; Т. 13, вып. 2. 2003. № 6159. С. 85; № 6251. С. 133). Так, в 1713 г., написав 16(27) мая своим сподвижникам несколько одинаковых писем, отличавшихся только именем адресата, Пётр I обратился к Ивану Алексеевичу «братец», а к Александру Васильевичу – «дедушка» (Письма и бумаги императора Петра Великого. Т. 13, вып. 1. 1992. № 6014, 6015. С. 163).

Публикация царского письма Б. И. Куракину, однако, вызвала в дворянских кругах кривотолки. Так, известный собиратель устных преданий П. Ф. Карабанов (1767–1851) записал анекдот о рождении Платона Ивановича от царя Алексея Михайловича (издан после смерти сочинителя в популярном историческом журнале «Русская старина»):

Известный умом боярин И в а н А л е к с е е в и ч М у с и н-П у ш к и н, от Петра I пожалованный графским достоинством, находился у родителя его, благодетельного царя Алексея Михайловича, в отменной милости, более потому, что супруга его царю понравилась; по строгим правилам того времени, без согласия мужа сие последовать не могло. М у с и н-П у ш к и н имел двух сынов: старший, Платон Иванович почитался рожденным от царя, который любя и утешаясь им, называл: м о й с ы н П у ш к и н. Петр I по свычке имел большую привязанность, даже и заочно называя его б р а т о м.

Эту нелепую версию (Платон Иванович родился спустя два десятилетия после кончины Алексея Михайловича) с дополнительной ссылкой на семейное предание пересказал в монументальном труде «Старая Москва» (1891) известный краевед М. И. Пыляев (1842–1899):

Мусин-Пушкин обладал большим умом и находился в большой милости при дворе. Семейное предание в роду Мусиных-Пушкиных объясняет эту милость родственными отношениями Тишайшего царя к жене Ивана Алексеевича. По этому преданию, старший сын Пушкина, Платон, был сыном царя Алексея. П. Ф. Карабанов по поводу этого рассказывает, что Пушкин добровольно уступил свою супругу царю. И царь, утешась и любя этого Платона, иначе не называл его, как «мой сын Пушкин». Он был замечательно похож на Петра. За это сходство Петр Великий сильно благоволил к нему и любил называть его своим братом.

Ошибка П. Ф. Карабанова, однако, не осталась незамеченной. Князь П. В. Долгоруков, пользовавшийся его материалами, в полных сплетен неизвестного происхождения и выдумок часто оскорбительного характера антиправительственных «Записках» («Mémoires») (изданы в Женеве в 1867 на французском языке, в переводе на русский язык в России – в 2007), несколько раз указал, что сыном Алексея Михайловича был отец Платона (Dolgoroukow. 1867. P. 6, 102, 147).

Не зная о работе П. В. Долгорукова, такой же вывод сделали писатель и историк Е. П. Карнович, отнёсший письмо Петра I на счёт И. А. Мусина-Пушкина и владетельных дворов, и через 20 лет генеалог Л. М. Савёлов:

Мусины-Пушкины, однородцы Бутурлиных, не занимали видного места среди московской богатой знати. Только при царе Алексее Михайловиче в числе комнатных стольников был известен Алексей Богданович Мусин-Пушкин. Он имел сына Ивана Алексеевича, которого однако царь Алексей Михайлович считал своим сыном, а Петр Великий признавал его своим родственником и в этом качестве рекомендовал его иностранным дворам.

Петр братом считал не Платона, а его отца Ивана Алексеевича, и следовательно царь Алексей Михайлович был близок не к жене Ивана Алексеевича, а к жене его отца…

Л. М. Савёлова в том же 1895 г. в том же журнале «Русский архив» поддержал пожелавший остаться неизвестным исследователь, впервые фактически связавший царскую опалу Мусиных-Пушкиных 1675 г. с позднейшей легендой о внебрачном родстве с Романовыми:

В 1675 году (вследствие каких причин или наветов, неизвестно) Ирина Ивановна вместе с своим сыном, своим братом и двумя своими сестрами… была арестована…

Сам же князь Б. И. Куракин, на бумаге порой не жаловавший и не щадивший Петра I, возможно, подозревал, что царь считал Платона Ивановича кровным племянником. В составленном в феврале/марте 1723 г. оглавлении «Гистории с царства царя Михаила Федоровича по се число» князь под № 43 и № 44 заявил рассказы «О матери Пушкина» и «О других амурных интригах» (Куракин. 1890. С. 80). Что именно намеревался изложить Куракин и с опорой на какие источники (сам князь родился после смерти Алексея Михайловича и следовательно очевидцем быть не мог бы), неизвестно. Загадочные названия запланированных Куракиным глав признаются достоверным свидетельством того факта, что о «тайной связи» Алексея Михайловича якобы «было известно при дворе» (Седов. 2006. С. 113. Примеч. 2), однако в записках современников событий, в том числе иностранцев, об этом не упоминается.

От восприятия письма Петра I князю Б. И. Куракину 1716 г. как от источника, содержащего признание кровной связи царской семьи с Мусиными-Пушкиными, необходимо отказаться.