Языковы́е и́гры, комплексное понятие поздней философии Л. Витгенштейна, обозначающее: 1) употребляемые языки; 2) сообщества людей, объединённых употреблением одного и того же языка. При этом ни языки, ни сообщества не регламентируются по объёму и содержанию: они могут быть обширными и замкнутыми, классовыми, профессиональными, историческими, научными, религиозными и т. п. Витгенштейн стремился установить только формальные, философские признаки языковых игр, оставляя конкретику для специалистов в области частных наук. Понятие языковых игр было впоследствии развито в трудах представителей лингвистической философии (Г. Райл, Дж. Остин, Ф. Вайсман, Дж. Уиздом, П. Уинч, Р. М. Хеар, М. Блэк, П. Грайс и др.).

Любой упорядоченный и осмысленный язык определяется Витгенштейном как языковая игра. Вводя термин «игра», Витгенштейн подчёркивает практический характер языка как системы слов и выражений, которые непосредственно употребляются. Для возникновения языковой игры должны существовать некоторые трансцендентальные условия, которые и выводит Витгенштейн:

• должны существовать люди, понимающие и употребляющие этот язык, т. е. возникает языковое сообщество;

• язык должен быть понятным относительно употребления по возможности всех слов и выражений; эти слова и выражения подчиняются определённым правилам, которые должны соблюдаться всеми участниками игры;

• должен существовать механизм защиты от «нарушителей» этих правил; в отношении нарушителя могут применяться санкции, вплоть до исключения из языкового сообщества.

Эти положения не регламентируют ни количество носителей языковой игры, ни порядок введения правил игры, ни способы защиты от желающих нарушить эти правила, ни продолжительность существования определённой языковой игры, ни, наконец, количество языковых игр. Витгенштейн допускает бесконечное множество языковых игр. В основании всех языковых игр лежит «предельная» языковая игра, которую не может воплотить в себе ни одна конкретная языковая игра – обыденный язык. Основание обыденного языка не может лежать в другом языке; обыденный язык пребывает как жизнь или природа. Витгенштейн подчёркивает: «Языковая игра есть, так сказать, нечто непредсказуемое. Я имею в виду: она не обоснована. Она не разумна (или неразумна). Она пребывает – как наша жизнь» (Витгенштейн. О достоверности. 1994. § 559). Философия не посягает на установление правил обыденного языка, оставляя всё, как есть; она только описывает, а не объясняет. Язык таков, каков он есть, – так определяет суть своего «лингвистического реализма» Витгенштейн. Могут устареть или быть преданными забвению любые конкретные языки, но это не затронет способности человека «говорить на языке» и видеть в нём форму своей жизни. Это надо видеть, зря в корень, поскольку на поверхности картина языка, по Витгенштейну, «представляет собой расплывчатую массу языка, его родной язык, окружённый дискретными или более или менее ясно выделенными языковыми играми и техническими языками» (Витгенштейн. 1999. С. 12).

Анализируя или просто употребляя различные языки, мы можем видеть не только их различия, но и сходства. Так, язык дачника может содержать слова и предложения, свойственные языку строителя или ботаника; язык социолога – термины языка метафизики и этнографии; язык человека, описывающего свой сон, – термины психоанализа и оккультизма. Альтернативные системы языкового выражения, соприкасающиеся в определённых точках, Витгенштейн объясняет при помощи теории «семейных сходств»: «Я не могу охарактеризовать эти подобия лучше, чем назвав их "семейными сходствами", ибо так же накладываются и переплетаются сходства, существующие у членов одной семьи: рост, черты лица, цвет глаз, походка, темперамент и т. д., и т. п. И я скажу, что "игры" образуют семью» (Витгенштейн. Философские исследования. 1994. § 67). Например, мы имеем квадрат, разбитый на 9 клеток, окрашенных в четыре цвета: красный, чёрный, зелёный и белый. При этом квадрат можно обозначить кодом: ККЧЗЗЗКББ (заглавные буквы – начальные буквы упомянутых цветов). Является ли это «обозначением»? По Витгенштейну, это допустимое обозначение: «Можно сказать: именованием вещи ещё ничего не сделано. Вне игры она не имеет и имени. Это подразумевал и Фреге, говоря: слово имеет значение только в составе предложения» (Витгенштейн. Философские исследования.1994. § 49). Вводя код этого квадрата в «игру», мы отличаем его от других возможных кодов (например, КЧЗЗБККБЗ). Но между всеми возможными кодами существует сходство – все они «отпрыски» одного «предка». Как у членов одного рода, у них могут быть схожие черты: рост, черты лица, цвет глаз, характер; но при этом не может быть двух совершенно схожих игр. Задача лингвистического анализа – установить общий «язык-предок» и выявить связи с этим языком. Так, например, почти все языки философских школ имеют «семейное сходство» с языком философии Платона и его школы. Но можно спросить Витгенштейна: существует ли предок всех языков? На этот вопрос Витгенштейн нигде не даёт прямого ответа, вероятно, считая его «метафизическим», недоступным анализу.

Любое слово, выражение и правило «входит» в целостную систему языковой игры, оказывая на неё преобразующее воздействие. Полагая, что человек «связан» языковой игрой, Витгенштейн выступает против логического атомизма, согласно которому отдельное слово или высказывание может быть рассмотрено на предмет соответствия факту и в случае необходимости заменено другим без учёта контекста: «Опыт научил нас этим предложениям. Однако он научил нас не изолированным предложениям, но множеству взаимосвязанных предложений» (Витгенштейн. О достоверности. 1994. § 274). В этой связи он выступил сторонником холизма в понимании структуры языка, приближаясь в определённых чертах к идеям теории логической связанности в её реалистическом варианте, свойственном Уайтхеду. Витгенштейн считал язык и знание целостной системой; причём изменение одного положения или части системы должно повлечь за собой изменение всей системы в целом. Это и происходит при изменении правил и введении в язык новых слов. Как отмечал в связи с этим К.-О. Апель, «вместе с обучением одному языку, а значит, и вместе с успешной социализацией в одной связанной с употреблением языка «форме жизни», происходит обучение единственной [das] языковой игре» (Апель. 2001. С. 253), т. е. языки связаны в единую систему по тому же принципу, что и слова внутри отдельного языка.

Логический идеал точности не распространяется на все языковые игры. Однако суждение о том, что в нелогических формах языка присутствует «точность», будет ложным. В обыденном языке все выражения, содержащие слово «точный», непереводимы посредством анализа в синонимичные слова типа «аккуратный», «ровный» (счёт), «пунктуальный» и т. д. Например, когда мы говорим: «Восемь поделить на четыре будет ровно два» или «За этот вечер сгорело точь-в-точь две свечки», то здесь имеется в виду количественная точность, редуцируемая к математическим понятиям. Точно так же, когда мы говорим: «Высказывание "Я живу в Санкт-Петербурге" точнее, чем высказывание "Я живу в России"», речь идёт о большей логической точности первого высказывания, даже если говорящий это не осознаёт. Учение Витгенштейна о наличии каких-то альтернативных критериев «точности», кроме логических и математических, выражено в суждении: «Когда мы создаём "идеальные языки", то это делается не для того, чтобы заменить наш собственный язык этим искусственным языком, но лишь для того, чтобы устранить некоторые затруднения, возникающие в сознании тех, кто полагает, что он достиг точного употребления обычного слова» (Витгенштейн. 1999. С. 51).

Характерно, что Витгенштейн, стремясь только «описывать» языковые игры, постоянно стремится найти критерии достоверности в области реальности, а не в области языка: «Должно быть доказано, что исключена ошибка. Ибо это всего лишь уверение в том, что я здесь не могу ошибаться, факт же, что я не ошибаюсь в этом, должен устанавливаться объективно» (Витгенштейн. О достоверности. 1994. § 15). Для Витгенштейна недостаточно сказать: «Я не ошибаюсь», необходимо доказать это. В критической литературе о Витгенштейне распространено мнение, что он отвергал связи между языком и действительностью, что критерии «уверенности» лежат «внутри» языковой игры. Между тем это относится, скорее, к последователям философа. Сам Витгенштейн опроверг бы это мнение.

Концепция языковых игр оказала большое влияние на развитие философии и гуманитарных наук, не потеряв своей актуальности доныне.