Фома (тверской книжник 15 в.)
Фома́ (годы рождения и смерти неизвестны), инок, летописец и придворный панегирист великого князя тверского (1425–1461) Бориса Александровича. Автор произведения «Смиренного инока Фомы Слово похвальное о благоверном великом князе Борисе Александровиче» (около 1453).
Общая характеристика «Слова похвального»
«Слово похвальное» дошло до нас в единственном не вполне исправном списке 2-й половины 16 в. в составе Сборника, хранящегося в Научно-историческом архиве Санкт-Петербургского института истории (Архив СПбИИ РАН. Собрание Н. П. Лихачёва. № 689. Л. 212–315). Введено в научный оборот Н. П. Лихачёвым (1908), который выкупил Сборник «на московском антикварном рынке», подготовил его обстоятельное описание и впервые опубликовал «Слово похвальное».
«Слово похвальное» разделено самим автором подзаголовками на несколько частей. 1-я часть «Слова» посвящена тверскому посольству на Ферраро-Флорентийский собор. Затем следуют главы, восхваляющие деяния Бориса Александровича, а последние разделы памятника носят нарративно-летописный характер. Текст заключительной главы обрывается на полуслове. Возможно, произведение не было закончено Фомой, но столь же вероятно, что переписчик располагал неполным текстом.
Вопрос о тождестве автора «Слова похвального» с боярином Фомой
Посольство на Ферраро-Флорентийский собор возглавлял боярин великого князя тверского Фома (в источниках он фигурирует в том числе и как Thome Math.: Gottlob A. Aus den Rechnungsbuchern Eugens IV zur Geschichte des Florentinums // Historisches Jahrbuch. Bd. 14. S. 1. München. 1893. S. 65). В связи с этим высказывалось предположение, что его отчеством было «Матвеевич» (Пирлинг П. О. Россия и папский престол. Кн. 1. Москва. 1912. С. 64).
Совпадение имён породило вопрос о тождестве Фомы – главы посольства и Фомы – автора «Слова похвального». Отождествлять Фому-посла с Фомой-иноком были склонны тверские исследователи начала 20 в. И. А. Виноградов и М. В. Рубцов. Большинство же учёных отрицают это тождество или считают этот вопрос нерешённым.
В «Слове похвальном» о Фоме-после говорится в третьем лице, за одним исключением. О встрече с папой Римским Евгением IV автор рассказывает в первом лице: 
Участники Собора в Ферраре. Миниатюра из Лицевого летописного свода. 16 в. Российская национальная библиотека, Санкт-Петербург. ОР РНБ. F.IV.225. Л. 481.
Иллюстрация из книги: Лицевой летописный свод XVI века. Русская летописная история. Книга 13. 1425–1443 гг. М.: ООО «Фирма АКТЕОН», 2014. С. 251.«И ту наехалъ есми папу римьскаго Евгениа, и святого царя цариградскаго Иоанна, и вселеньскаго патриарха Иосифа, и весь святый вселеньскии съборъ» [Библиотека литературы Древней Руси. Т. 7. 1999. (БЛДР). С. 76]. В следующей же фразе – уже в третьем лице: «А с патриархом было митрополитовъ 22. И Фома же, посолъ великаго князя Бориса Александровичя, подаде царю писание и еже име в руцѣ своеи» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 76). В заключение рассказа о посольстве автор «Слова» говорит, что «речи» на соборе записывались и были принесены на Русь. «И мы же почтохомъ такова писаниая…» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 80), – добавляет он. Это показывает, что сам он не был причастен к посольству ранее, а прочитал текст речей, когда вернулось посольство. Также следует учесть, что если бы боярин Фома впоследствии стал иноком, то едва ли он мог сохранить при постриге своё крестильное (и одновременно мирское) имя.
Данные о личности инока Фомы
Составитель «Слова похвального» обнаруживает чрезвычайную близость к Борису Александровичу. Дважды он упоминает «сопричастников» его трапезы: в одном случае относит к ним и себя, в другом – обращает к таковым свою речь. Он служит великому князю тверскому словом, и эта «служба» ценится князем: «…того бо ради почтени быхомъ от него, и яко же хотимъ слово имѣти и слова желати» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 90).
Во многих случаях Фома выступает как очевидец описываемых событий. Так, он определённо говорит, что о восточных дарах великому князю «не от инѣхъ слышахъ сиа, но самовидѣць есми тому», но сетует, что не мог точно посчитать их количество и был вынужден расспрашивать других свидетелей. Не менее показателен рассказ о взятии Ржевы (ныне г. Ржев). Фома знает изначальное намерение князя – «на свою утѣху поехати ниже есть лѣтнее обиходище» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 120) в Опоки, – называет имена, не упоминаемые в летописях: боярина Константина Константиновича (Левашова), воевод Даниила Григорьевича (Собакина) и Карпа Феодоровича (сына Фёдора Коробьина); сообщает, что на Ржеву великий князь выступает «на утри же день в понеделничнои» и сам «уставляет» полки, затем Фома говорит, что «на утрии же день суботныи повелѣ князь великий Борисъ пушками бити град» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 122). Всё это означает, что Фома тщательно собирал и, видимо, фиксировал информацию, в том числе использовал рассказы очевидцев с ржевской стороны.
Фома имел возможность пользоваться документами. Осуждая Дмитрия Юрьевича Шемяку за нарушение докончания с великим князем московским Василием II Васильевичем (не сохранилось), он упоминает «грамоту проклятую», которую они «межи собя написаша», куда «и старца Сергиа в поруку вписаша» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 112). Возможно, имеется в виду формула в конце договора, подобная той, которая читается в договоре 1448/1449 г. между великим князем московским Василием II Васильевичем Тёмным и можайским князем Иваном Андреевичем, где говорится, что для «порушивших» данное докончание не будет милости Божией, Богоматери, великих чудотворцев святителей и «препод(о)бных старьцев Сергѣя и Кирила» (ныне хранится в Российском государственном архиве древних актов: РГАДА. Ф. 135. Отд. I. Рубр. II. № 33). Это вполне согласуется с материалом летописей, повествующих об ослеплении Василия II Васильевича, который до последних минут не верил в вероломство Дмитрия Шемяки и Ивана Андреевича, упоминая крестное целование, а также целование иконы у гроба преподобного Сергия Радонежского. То, что грамота квалифицируется как «проклятая» и упоминается Сергий Радонежский, скорее всего, может означать, что Фома был знаком с текстом грамоты. Доступ к этой информации он мог получить при тесном общении и настоятельных расспросах членов свиты Василия Тёмного во время пребывания великого князя в Твери.
Говоря о своей службе князю, Фома явно вычленяет себя из ряда прочих княжеских приближённых. Используя цитату из «Слова о десяти девицах» Иоанна Златоуста, он говорит, что не винит их в том, что они до сих пор не воздали должную хвалу Борису Александровичу: «Но и о томъ не творю вас виноватыхъ, ни укоряю вас, и еже вы не писасте. Но понеже бо коиждо васъ жену иматъ, а инъ дѣти питаетъ, и инъ о дому печеться, а инии въ воинствѣ ходятъ, но и коиждо вас на поручную службу отходитъ». У него же, инока, лишь одно дело: «…писати честь государя нашего великого князя Бориса Александровича». Ничто не отвлекает его, инока, от этого дела, ибо он не имеет «ни домовъ, ни полат» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 90). И этой профессиональной деятельностью он явно гордится.
Для князя и его окружения имели большое значение впечатления участников посольства на Ферраро-Флорентийский собор, познакомившихся с придворной жизнью итальянских государств эпохи Ренессанса. Значимая составляющая образа просвещённого правителя – быть покровителем наук и искусств, за что в том числе восхваляется Фомой Борис Александрович. Князь «чресъ предѣлы и книгами гораздъ и х кому же хощетъ, к тому бесѣдуетъ, и никто же отвѣщати ему можетъ, но всѣми владѣетъ» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 92). Трудно сказать, сколь широк был круг интеллектуального общения великого князя тверского, который стремился создать при своём дворе атмосферу роскоши, образованности и артистизма. Но очевидно, что сам Фома являл собой именно такого интеллектуала – «сотрапезника» князя, который надеялся на щедрость правителя, ожидая его «милости, и якоже и еленъ воды» (БЛДР. Т. 7. 1999. С. 86).
Вопрос об участии Фомы в летописании
В тексте Фомы, то пышно панегирическом, то подробно аналитическом, попадаются чисто летописные обороты: «тои же зимы…», «в лѣто…», «того же лѣта…». В ряде случаев в тексте читаются даже не отдельные известия, а полноценные летописные статьи.
А. А. Шахматов справедливо называл Фому «придворным летописцем и ритором». Однако мысль исследователя о том, что текст Тверской летописи за середину 15 в. «представляет извлечение в конце концов из текста того самого летописного свода, откуда почерпал свои летописные заметки инок Фома» (Шахматов. 1909. С. 16), не находит текстуальных подтверждений. Практически все «летописные» повествования «Слова» имеют существенные отличия от соответствующих текстов сохранившихся летописей. В «Слове» и летописях описаны разные детали события, не совпадают названные лица и, зачастую, повороты сюжета. О предшественниках Бориса Александровича на тверском великокняжеском столе Фома пишет в общих словах, упоминая в основном их деяния, связанные с церковным строительством. Все даты, читающиеся в «Слове», касаются событий, современником которых был сам Фома, и, скорее всего, соответствующие фрагменты являются извлечениями из летописи, которую он вёл, либо подготовительными материалами к ней.