Наперекор судьбе, или Шахматные штормы и семейная гавань гроссмейстера Алаторцева
Наперекор судьбе, или Шахматные штормы и семейная гавань гроссмейстера Алаторцева. Среди российских шахматистов минувшего столетия видное место занимает В. А. Алаторцев – гроссмейстер, учёный, педагог, общественный деятель. Прожив долгую жизнь, он стал современником крупнейших общественно-политических событий в стране – от Первой мировой войны 1914–1918 гг. до перестройки.
Первые уроки шахмат Алаторцев получил у художника Мариинского театра Сергея Петровича Попова, волею судьбы оказавшегося в 1920 г. в селе Турки Саратовской губернии, где жил тогда 11-летний Володя с бабушкой, матерью, сестрой Ольгой и братом Святославом. Вскоре он превзошёл учителя и даже давал сеансы одновременной игры в находившейся неподалёку авиачасти. В 1921 г. умерла от тифа мать, и из Петрограда (с 1924 Ленинград, ныне Санкт-Петербург) за детьми приехал отец, работавший ветеринаром.
Учёбу в Ленинградском гидротехническом институте Алаторцев совмещал с участием в шахматных турнирах в Доме учёных и выполнением обязанностей ассистента шахматной кафедры в Институте физкультуры. «Стратег от бога» – говорили современники об Алаторцеве, ставшем в 1930-х гг. одним из сильнейших советских мастеров (цит. по: Линдер В. И. Две жизни гроссмейстера Алаторцева / В. Линдер, И. Линдер. Москва, 1994. С. 5).
Поистине гроссмейстерский уровень игры Алаторцев продемонстрировал в матче из 12 партий с одним из ведущих шахматистов мира А. Лилиенталем, который состоялся осенью 1935 г. в Ленинграде. По условиям только в случае победы в этом поединке ему присваивалось высшее шахматное звание – гроссмейстер. Отлично подготовленный к матчу, Алаторцев захватил инициативу в самом начале и после 10 партий вёл в счёте 6:4. Ему достаточно было свести вничью одну из двух последних партий, чтобы стать гроссмейстером. Но близость успеха сыграла с ним злую шутку – он не смог настроиться психологически. Венгерский шахматист ценой больших усилий сумел выиграть обе последние партии и сравнять счёт, а звание гроссмейстера Алаторцеву было присвоено Международной шахматной федерацией лишь полвека спустя – в 1983 г.
Обидным для ленинградского мастера стало и его исключение из числа участников 3-го Московского международного турнира (1936), куда он проходил по всем параметрам. Кандидатура Алаторцева ни у кого не вызывала сомнений, в печати уже было опубликовано, что от СССР участвуют четверо шахматистов: М. М. Ботвинник, В. А. Алаторцев, Н. Н. Рюмин, Г. Я. Левенфиш. Однако в тот момент, когда число представителей от страны-организатора увеличилось до пяти, его фамилия внезапно «испарилась»: в списке остались Ботвинник, Рюмин, Левенфиш, В. В. Рагозин и И. А. Кан. Для Алаторцева это был сильный удар по самолюбию и по вере в справедливость. 17 февраля 1936 г. он написал протестное письмо в Ленинградский областной совет физической культуры (Л.О.С.Ф.К.), заканчивавшееся строками: «На основании всех изложенных доводов и представленного фактического материала я считаю невключение меня в состав предстоящего матч-турнира основанным на недоразумении, вследствие чего прошу Л.О.С.Ф.К. опротестовать неправильное решение Шахкомитета ВСФК и настоять на моём участии в этом турнире, на что я имею бесспорное право» (цит. по: Линдер И. М., Линдер В. И. Две жизни гроссмейстера Алаторцева. С. 97). Но состав участников был уже утверждён, и письмо осталось без ответа. Курьёзно, что сам Алаторцев был председателем Высшей квалификационной комиссии Л.О.С.Ф.К. Тогда он принял решение переехать в Москву.
В Москве, где его сразу признали, он выиграл подряд два чемпионата столицы. Оценили здесь и его организаторский талант: когда Алаторцев брался за дело, он обязательно доводил его до конца. В начале Великой Отечественной войны 1941–1945 гг., в ноябре 1941 г., будучи директором городского шахматного клуба, для поддержания духа москвичей и всего советского народа Алаторцев решил провести чемпионат Москвы – и исторический турнир состоялся. Как председатель Шахматной федерации СССР он задумал создать в Москве клуб, который стал бы центром всей шахматной жизни страны, где гроссмейстеры, мастера, рядовые шахматисты чувствовали бы себя как дома, – и в 1956 г. «пробил» (дойдя до кабинета Г. М. Маленкова) знаменитый особняк баронессы фон Мекк на Гоголевском бульваре (о чём свидетельствует мемориальная доска на 2-м этаже в исполнении скульптора А. И. Рукавишникова). Алаторцева осенила идея создать лабораторию психологии спорта во Всесоюзном НИИ физической культуры – и он организовал её и возглавлял в течение 18 лет (1965–1983).
Очередной удар судьбы Алаторцев испытал в 1953 г. в связи с отъездом В. В. Смыслова на турнир претендентов в Цюрих: вместо Алаторцева, с которым Смыслов работал уже 7 лет, Спорткомитет назначил его тренером В. П. Симагина. И только благодаря поддержке жены Марии Семёновны и дочери Ирины он смог пережить эту несправедливость.
Его семью связывала дружба со многими деятелями науки, искусства и литературы. Многие годы они общались с семьёй М. Л. Ростроповича и Г. П. Вишневской, знакомство с которыми произошло ещё в середине 1950-х гг. на отдыхе в Крыму. О теплоте и близости отношений свидетельствуют письма. Одно из них, датированное 26 января 1976 г., Ростропович написал, находясь в Эдмонтоне (Канада), и направил его на адрес редакции газеты «Вечерняя Москва», где Алаторцев много лет вёл шахматный отдел: «Дорогой мой друг Володя! Не помню твой адрес и только чуть-чуть надеюсь, что эта весточка до тебя и до моей Машеньки дойдет. Вас обоих очень люблю. Вы одни из очень немногих людей, которые действительно не хотят рискованных экспериментов (и попросту горя) для четырех честных, искренних, глубоко связанных родством и любовью сердец: для Гали, Ольги, Лены и меня. И когда тревожные сильные сердца старших в этом семействе начинают биться в параксизмах нашей жизни – не в унисон, Вы с терпением и добротой регулируете эти сердца. Когда не в Москве, я бываю много свободнее, по крайней мере днем, хотя очень много играю концертов. И тогда я очень часто думаю о Вас и жалею, что Вы не можете мгновенно перенестись сюда и не можем спокойно и долго посидеть и поговорить или помолчать рядом…» (цит. по: Линдер И. М., Линдер В. И. Две жизни гроссмейстера Алаторцева. С. 205).
Квартира Алаторцева на Зубовской площади, ставшая уютным «Гнездом Рыбака» (хозяин, признанный мастер подлёдного лова, получил среди шахматистов уважительное прозвище Рыбак), постепенно становилась клубом московской интеллигенции. Здесь собирались артисты, музыканты, приходили скульпторы Рукавишниковы, академики П. К. Анохин и И. А. Кассирский, шахматисты Смыслов и Ю. Л. Авербах и многие другие. Вишневская и Смыслов исполняли дуэты из опер.
Впоследствии Вишневская делилась своими воспоминаниями о В. А. Алаторцеве и его супруге с авторами книги «Две жизни гроссмейстера Алаторцева» (Линдер И. М., Линдер В. И.): «Я очень любила Володю. Открытый русский характер, увлекающийся, романтичный. Он был естественным, с человеческим достоинством в жизни. Он знал, что собой представляет. Выдержки необыкновенной. Темпераментный и в то же время сдержанный. Никогда не злословил о ком-либо. Был очень гостеприимен. Он из тех людей, о которых вспоминаешь с улыбкой.
Мы часто виделись. По разным поводам. У нас он тоже бывал и здесь (на квартире в Москве), и на даче в Жуковке! Располагал к откровенности! Я, как артистка, была окружена многими людьми, которые постоянно были на глазах. Имела много знакомых, но друзей очень мало. Среди них Володя и Маша. Поэтому его уход из жизни очень ощущаю. Дружба с ним была годами проверенной. Он звал меня "Царица"!
Прошли годы! Кто-то отстранился, кто-то предал, а Маша и Володя всю свою жизнь со мной прошли! Маша осталась моей единственной подругой!» (цит. по: Линдер И. М., Линдер В. И. Две жизни гроссмейстера Алаторцева. С. 201).