Взаимоотношения В. В. Шульгина и П. А. Столыпина. В. В. Шульгин не противопоставлял реформы П. А. Столыпина и С. Ю. Витте, что было обусловлено дружескими отношениями последнего с отчимом Шульгина Д. И. Пихно. Для Шульгина «то, что не посчастливилось сделать Витте, удалось П. А. Столыпину законом 9 ноября 1906 г. В этом, как мне кажется, и была истинная причина лютой ненависти Витте к Столыпину» (Шульгин В. В. Последний очевидец. Мемуары. Очерки. Сны. Москва, 2002. С. 138). Относясь к Столыпину с пиететом, он считал, что тот «несомненно… был наиболее выдающимся государственным деятелем Российской империи в последний её период. Это признавали и враги его» (Шульгин В. В. Последний очевидец. С. 74).

В статье «Диогенов фонарь», посвящённой Столыпину, Шульгин вспоминал, что впервые услышал его выступление 6(19) марта 1907 г. В Столыпине, выступающем перед оппозиционно настроенными депутатами Государственной думы, Шульгина поразила «необычайная чуткость этого человека, та чуткость, которая так редко даётся, но без которой немыслимы политические люди, чуткость к толпе, к массам, понимание и умение владеть ими сказалась уже и в этот день… Ни малейшая складка презрения, которое дрожало в его сердце, пережившем Аптекарский остров, не затронула его губ. Спокойный, благожелательный, он с большим достоинством и серьёзностью излагал план реформ» (Столыпин. Жизнь и смерть. Саратов, 1997. С. 174).

Отвечая на критику оппозиции, Столыпин проявил волю и ораторский стиль, который был близок Шульгину: «Он говорил недолго. Несколько слов холодных, но прозрачных, как лёд, слов, которыми он безжалостно сорвал лживую кожу ненужных, лишних и затуманивающих фраз с того одного, что было важно в ту минуту, важно потому, что это одно была правда. Это одно правдивое и страшное – была смерть. Четырёхсотголовый зверь разными словами, в разных формах, разными способами грозил ему смертью. И не только ему, он грозил смертью всему тому, что защищать и чему служить присягнул министр своему Государю. Они осмелились грозить Ему... И после холодных и прозрачных, как льдина, слов, резюмировавших весь смысл их диких речей, сверкнуло вдруг, неожиданно и ослепительно, раскалённое железо: – Не запугаете!!!» (Столыпин. Жизнь и смерть. С. 175–176). После этого Россия «могла потушить свой Диогенов фонарь: она нашла человека» (Столыпин. Жизнь и смерть. С. 176).

Шульгин признавал, что «со страстью, свойственной молодости», он отстаивал программу Столыпина в Государственной думе, поскольку «считал предначертанный им путь действий единственно правильным для спасения России и её дальнейшего эволюционного развития» (Шульгин В. В. Последний очевидец. С. 74). С группой депутатов Шульгин встречался со Столыпиным весной 1907 г., поводом к чему послужили действия А. С. Вязигина, В. М. Пуришкевича и других правых, направленные к роспуску Думы. «Перед Столыпиным мы поставили вопрос о необходимости немедленного роспуска 2-й Государственной Думы. Доказывая необходимость этого мероприятия, мы говорили Столыпину, что Дума является трибуной для революционной пропаганды, которую проводили социал-демократические элементы. На наше предложение Столыпин реагировал короткой фразой: "Необходимо, чтобы прошло некоторое время, пока дума догниёт на корню, тогда наступит удобный момент для её роспуска"» (Тюремная одиссея Василия Шульгина. Москва, 2010. С. 154). 28 марта (10 апреля) 1910 г. Столыпин давал раут, на котором присутствовал Шульгин (П. А. Столыпин. Биохроника. Москва, 2006. С. 313). 15(28) марта 1911 г. Шульгин произнёс в Думе речь в защиту политики Столыпина и был приглашён им вместе с П. Н. Балашёвым и др. для беседы: «Пётр Аркадьевич обратился ко мне: "Очень вам благодарен, что вы меня защищали"» (Шульгин В. В. Последний очевидец. С. 175).

По мнению Шульгина, которое он высказывал после крушения монархии, «Столыпин был именно таков, каким должен быть премьер-министр: внушителен, одет безукоризненно, но без всякого щёгольства …говорил он достаточно громко, без напряжения… Столыпин вовсе не беседовал с аудиторией. Его речь плыла как-то поверх слушателей. Казалось, что она, проникая через стены, звучит где-то на большом просторе. Он говорил для России… Словом, в его манере и облике сквозил всероссийский диктатор. Однако диктатор такой породы, которому не свойственны были грубые выпады». Шульгину импонировало то, что Столыпин «выдвинул как программу действий правительства борьбу с насилием революционным, с одной стороны, и борьбу с косностью – с другой. Отпор революции, покровительство эволюции – таков был его лозунг» (Шульгин В. В. Последний очевидец. С. 72–73). Но в итоге Столыпин остался в политическом одиночестве, поскольку «эволюции не хотели ни слева, ни справа. Дубровин был противник Столыпина справа. Левые ответили на эволюцию бомбами…» (Шульгин В. В. Размышления. Две старых тетради // Неизвестная Россия. XX век. Москва, 1992. Кн. 1. С. 314).