Кари́йская траге́дия, протест заключённых на Карийской каторге в 1889 г. против произвола тюремного начальства.

Предыстория конфликта

Во 2-й половине 19 – начале 20 вв. политические ссыльные смогли добиться некоторых привилегий, в том числе путём актов демонстративного неповиновения. В частности, они могли следовать к месту ссылки или каторги обособленно от уголовных, пусть даже и в составе общего этапа, пользоваться собственной одеждой, иметь деньги на текущие расходы и багаж, вес которого значительно превышал багаж уголовного арестанта (Иванов. 2020. С. 12–13). В тюремном замке политическим, как правило, предоставлялись отдельные от уголовных камеры, они имели право на улучшение (за свой счёт) продовольственного пайка, не носили казённой одежды, назначались на внутритюремные работы сугубо со своего согласия и т. д.

Однако во всём остальном «государственные преступники», как и другие арестанты, должны были строго соблюдать тюремный режим, предусматривавший, в частности, что при посещении тюрьмы представителями власти, они, как и прочие, обязаны были встать и поприветствовать начальство, сняв при этом головной убор. Этот пункт был одним из самых болезненных для революционеров: ломать шапку перед «царским сатрапом» означало показать свою слабость и покорность сложившимся обстоятельствам. Зная о том гипертрофированном значении, которое ритуал приветствия имел для политических арестантов, «своя» тюремная администрация при приезде высокого начальства, как правило, стремилась договориться с ссыльными, и те обычно шли ей навстречу и вставали с нар при появлении проверяющих. Подобная ситуация сложилась и на Каре.

Начало конфликта

В первых числах августа 1888 г. на Карийскую каторгу прибыл приамурский генерал-губернатор барон А. Н. Корф. Он осматривал тюрьму за тюрьмой, при этом никаких эксцессов у него ни с уголовными, ни с политическими не возникало. Однако 5(17) августа, при посещении женской политической тюрьмы на Усть-Каре, в которой находилось всего лишь несколько политических каторжанок, живших обособленно друг от друга в своих камерах-комнатах, одна из них, Е. Н. Ковальская, отказалась встать при появлении генерал-губернатора.

Сама заключённая позже объясняла своё поведение бескомпромиссностью и непримиримостью к врагам, перед которыми принципиально не склонила головы. В то же время некоторые исследователи предполагали, что на самом деле причиной такого поступка было стремление добиться перевода в другое помещение. Ковальская подозревала, что заразилась туберкулёзом, и не хотела «быть причиною распространения чахотки между другими арестантками» (Карийская трагедия. 1920. С. 67). Раздражённый её поступком, Корф сказал: «Я вас заставлю уважать правительство и власть» (Фомин. 1927. С. 120), на что в ответ услышал: «Да, вы можете меня уничтожить, но я все-таки останусь при своих убеждениях» (Фомин. 1927. С. 120).

Корф распорядился увезти Ковальскую с Карийской каторги в Верхнеудинскую тюрьму и строго изолировать там в одиночной камере, запретив какие-либо контакты с внешним миром. При этом генерал-губернатор подчеркнул, что «изъять» революционерку следует без лишнего шума, чтобы этот акт не оказал влияния на остальных женщин. Однако начальник жандармского пункта на Каре – помощник Иркутского губернского жандармского управления подполковник В. П. Масюков, контролировавший жизнь всех политических, которого каторжане попросту называли комендантом, человек недалёкий, – выполнил поручение с точностью до наоборот: 11(23) августа в 4 ч 30 мин утра он вместе с охранниками и двумя уголовными каторжанами ворвался в камеру Ковальской. Напавшие силой закутали её в одеяло и уложили в приготовленную для этого случая телегу. Затем женщину привезли на квартиру и при помощи надзирательницы и двух мужчин из числа уголовных осуждённых силой раздели и переодели в арестантскую одежду (Фомин. 1927. С. 121).

Об этом насилии быстро узнали все политические каторжане мужской и женской тюрем. Более эмоциональные женщины предложили немедленно начать голодовку. Мужская часть, видевшая в этом случае не акт надругательства над честью и достоинством женщины, а лишь неумелые действия со стороны В. П. Масюкова, заняли выжидательную позицию: многие, отбыв положенные в тюрьме испытательные сроки, были накануне выхода в вольную команду и не хотели ухудшать своего положения.

Осторожную позицию мужчин поддержали и некоторые женщины, однако три близкие подруги Ковальской (М. П. Ковалевская, Н. С. Смирнитская и М. В. Калюжная) начали голодовку. Они объявили бойкот Масюкову, т. е. отказались пускать его в свою тюрьму, принимать через него корреспонденцию с воли, и распространили по Усть-Каре листки, разъяснявшие политкаторжанам свои действия и свою позицию.

После семидневной голодовки женщин мужчины решили собрать свою сходку, на которой постановили выяснить все причины и обстоятельства случившегося. Расследование, порученное каторжанам из вольной команды, 22 августа (3 сентября) 1888 г. пришло к выводу, что Масюков виновен в превышении полномочий. Однако в его действиях не увидели «ни умышленной жестокости, ни злобы» (Прибылёва-Корба. 1926. С. 124). Таким образом, мужская часть Карийской каторги по-прежнему оставалась в стороне от поддержки трёх женщин-каторжанок и, безусловно, сочувствуя их выступлению, предпочитала сохранять нейтралитет.

Вскоре голодовка была прекращена, но женщины не собирались сдаваться. Они написали и опять распространили по Усть-Каре письма, в которых выразили своё негодование в отношении бездействия товарищей-мужчин, а также потребовали убрать Масюкова с Карийских приисков. Это требование было отправлено военному губернатору Забайкальской области М. П. Хорошхину и начальнику Иркутского губернского жандармского управления Н. И. фон Плотто, непосредственному руководителю Масюкова. Как считает исследователь З. В. Мошкина, женщины добивались воплощения невозможного и слишком высоко подняли планку своих требований. Скорее это был шаг отчаяния со стороны «людей, вспомнивших свое героическое прошлое и решивших еще раз, может быть в последний, ценой собственной жизни всколыхнуть застывший дух своих товарищей. Которые, как им казалось, впали в застойное существование, вернуть их к прежней смелой и рискованной жизни...» (Мошкина. 2008. С. 81).

15–20 февраля (27 февраля – 4 марта) 1889 г. Кару посетил Н. И. фон Плотто. Чтобы успокоить протестовавших женщин, он пообещал выполнить их главное требование и удалить Масюкова с приисков, но шли месяцы, а комендант по-прежнему оставался на каторге и исполнял свои обязанности.

В конце весны голодовка женщин была возобновлена, обстановка накалилась до предела, ни одна из сторон не хотела уступать. К этому времени уже все каторжанки требовали удаления Масюкова. Женщины не брали от него писем, посылок, денег, поступавших для них на его имя. Книги и обычные занятия рукоделием были забыты, душевное равновесие утеряно, заключённые быстро превращались в нервных и несдержанных, по малейшему поводу терявших контроль над собой людей. Ситуацию обострил сам Масюков: он неожиданно продемонстрировал «политикам» служебную телеграмму, из которой следовало, что его переводят с Кары в другое место, но вскоре выяснилось, что эта депеша была поддельной.

Кульминация конфликта

31 августа (12 сентября) 1889 г. политическая каторжанка, бывшая учительница Н. К. Сигида, дала В. П. Масюкову пощёчину. Ей грозило суровое дисциплинарное наказание, и, чтобы предотвратить расправу, восемь осуждённых женщин опять объявили голодовку и отказались на ночь уходить со двора по своим камерам.

Несмотря на протесты, 7(19) ноября Сигида была высечена розгами. Её доставили в общую камеру женской уголовной тюрьмы, где находились М. В. Калюжная, Н. С. Смирницкая и М. П. Ковалевская. В ночь на 8(20) ноября все четверо совершили самоубийство.

Известие о трагедии в женской тюрьме потрясло мужскую часть политической каторги. Один из каторжан, Н. Л. Геккер, находившийся в вольной команде, в знак солидарности с умершими женщинами пытался также совершить самоубийство, но остался жив и был помещён в лазарет.

Узнав о случившемся, часть каторжан из мужской тюрьмы (16 из 39) также приняли решение покончить с собой. Как вспоминал об этих событиях Л. Г. Дейч, вечером 12(24) ноября, вскоре после поверки, из одной камеры раздалось «стройное пение» (Дейч. 1906. С. 330). Это послужило сигналом. В результате предпринятой попытки самоубийства скончались только двое: И. В. Калюжный и С. Н. Бобохов (Патронова. 1998. С. 138). Погибших похоронили на Нижне-Карийском кладбище в общей могиле.

Трагические события на Карийской каторге вызвали резонанс в российском обществе. Правительство было вынуждено запретить применение телесных наказаний в отношении женщин. После Карийской трагедии политические тюрьмы Карийской каторги были постепенно закрыты. Политические заключённые были переведены в другие места заключения.