Цифрово́е невовлече́ние (англ. digital disengagement), намеренный отказ, ограничение или нежелание активно использовать цифровые технологии. Понятие и парадигму исследований цифрового невовлечения предложили в 2015 г. интернет-исследователи А. Кунцман и Э. Миякэ (Kuntsman. 2015).

С одной стороны, цифровое невовлечение – это существующие особые практики и отношения ограничения или отказа, которые люди выстраивают с цифровыми технологиями. В качестве причин развития таких практик Кунцман и Миякэ называют ухудшение качества жизни, проблемы, связанные с образовательным процессом, проблемы наблюдения за пользователями и нарушения их приватности, а также экологические последствия цифровизации.

С другой стороны, это исследовательская парадигма, предлагающая рассматривать неиспользование или нежелание использовать цифровые технологии как норму. Традиционно в социальных исследованиях цифровых технологий акцент ставится на характере использования или степени интеграции технологий в практики. Кунцман и Миякэ предлагают рассматривать неиспользование как самодостаточный и комплексный объект исследовательского интереса, обыгрывая в словосочетании digital disengagement популярную идею digital engagement (вовлечение человека в использование цифровых технологий). В рамках парадигмы невовлечения особую важность приобретают вопросы, связанные с правами людей на непользование Интернетом и цифровыми технологиями.

В рамках исследований интернета и технологий понятие цифрового невовлечения является продолжением и переосмыслением исследований «цифрового разрыва» (англ. digital divide), которые акцентируются на непользователях технологий. Другие варианты перевода: «цифровой барьер», «цифровое неравенство». Последний вариант перевода существует в русскоязычном контексте, но является неточным, т. к. создаёт путаницу между понятиями digital divide и digital inequality, которые оба могут переводиться как «цифровое неравенство». Исследования цифрового разрыва были направлены в первую очередь на то, чтобы идентифицировать причины и сократить разрыв. Таким разрывом может быть, например, возраст, отсутствие нужных навыков, непонимание назначения технологии. Доступ к технологии в этих исследованиях понимается как объективное благо и привилегия.

Ряд исследований 2010-х гг. переосмысляет позицию непользователя как человека, который не исключён из цифровых сетей, а скорее находится с технологией в сложных отношениях взаимовлияния. Практики непользования в этой волне исследований рассматриваются как сопротивление, протест, способ вернуть контроль над технологиями или просто получить новые возможности и позаботиться о собственном комфорте (см.: Portwood-Stacer. 2012; Portwood-Stacer. 2013; Karppi. 2011). Эти исследования не рассматривают привилегии, получаемые благодаря доступу к цифровым технологиям, но акцентируют внимание на растущей обеспокоенности социальными, политическими, культурно-экономическими и экологическими проблемами, связанными с цифровизацией. Исследователи рассматривают практики непользования как сигнал об этих проблемах.

В середине 2010-х гг. подобные исследования непользования стали концептуально объединяться. Так, например, голландская исследовательница П. Хессельберт выстраивает хронологию трансформаций в отношении исследователей к непользователям, пользуясь термином disconnectivity – «отсоединённость» (Hesselberth. 2018). Британский исследователь культуры Б. Лайт говорит о disconnection practices, т. е. «практиках отсоединения» (Light. 2014).

В 2015 г. Кунцман и Миякэ предлагают термин, а затем, в 2019 г., – уже комплексное описание и парадигму исследований, объединяющую различные существовавшие ранее подходы. Во-первых, они замечают, что исследовательские дискуссии о добровольном непользовании концентрируются на отказе от социальных сетей, вместо того чтобы рассматривать цифровизацию многогранно (например, использование или отказ от гаджетов; большие данные и попытки их избежать; уклонение от контактов с различными умными девайсами и т. д.). Кунцман и Миякэ предлагают расширить спектр сервисов и технологий, рассматриваемых в контексте добровольного непользования. Они определяют цифровое невовлечение не как «неделание чего-либо», а как континуум практик, мотиваций и эффектов.

Во-вторых, они подмечают, что в самом сердце цифрового невовлечения находится парадокс: чтобы отказаться от цифровых технологий, требуется ещё больше цифровых технологий (приложения, ограничивающие экранное время, сайты, где обсуждаются практики отказа, и т. д.) Вместо подобной «цифровой ловушки» авторы предлагают полную смену парадигмы. Любое внедрение цифровых технологий, а также любое исследование о них должно начинаться с вопроса, действительно ли они нужны (зачем и кому); любая технология должна включать в себя возможность отказа и отключения без серьёзных последствий для финансового и психологического благополучия.

Среди альтернативных вариантов перевода понятия digital disengagement, помимо «невовлечения», рассматриваются следующие: цифровое отключение, отсоединение, отказ, отвлечение или отторжение.