Регули́рование Интерне́та (англ. Internet regulation), целенаправленная регуляторная деятельность государства по контролю над онлайн-контентом и инфраструктурой Интернета при помощи законодательных и исполнительных мер. В отличие от смежного термина «управление Интернетом» (Internet governance), концептуально подразумевающего более многосторонний и горизонтальный процесс выработки политических решений, под «регулированием» исследователи понимают прежде всего вертикальный и иерархический процесс, центральную роль в котором играет государство (Hofmann. 2017).

Регулирование Интернета – исторически изменчивая практика, которая оформляется с 1990-х гг. До этого онлайн-активность, становившаяся объектом правовых диспутов, понималась в рамках существующего законодательства, т. е. не считалась отдельным предметом регулирования. С 1990-х гг. часть активистов, правозащитников и технических специалистов в политическом смысле понимала Интернет как объект, не требующий государственного регулирования. Они предполагали, что управление Интернетом может быть более горизонтальным и глобальным, основанным на его техническом дизайне и работе неправительственных организаций. Примерно с 2000-х гг. начинается масштабный процесс, в ходе которого Интернет попадает в фокус государств через институционализацию специализированных отделов и/или отдельных министерств и принятия соответствующих законов (Freedman. 2016).

Как исторически изменчивая практика, регулирование Интернета существует на пересечении разных национальных и регуляторных традиций. Например, как указывает С. Браман, в США существуют три традиции регулирования коммуникаций (Braman. 2011). Во-первых, это логика конституционного права, защищающего право на свободу высказываний и свободу прессы. Во-вторых, это телекоммуникационное регулирование, которое изначально было создано для телеграфии, а затем для телефонии. В-третьих, это законы о вещании, созданные для регулирования радио и телевидения. Каждая из этих традиций, согласно Браман, имеет свои собственные регуляторные предпосылки, которые предзадают то, как лица, принимающие решения, рассматривают Интернет. В данном случае сложность возникает с тем, чтобы разрабатывать и менять законодательство, учитывая все эти традиции, поскольку многим провайдерам, пользователям и другим связанным с Интернетом акторам приходится иметь дело одновременно со всеми тремя типами традиций и связанных с ними политико-юридическими и регуляторными обоснованиями.

Схожим образом А. Савин анализирует подход Европейского союза к регулированию Интернета (Savin. 2014). Он показывает, как политические курсы в сфере медиа определяли законодательное отношение к интернет-контенту, а телекоммуникационное законодательство стало основой для законодательства в области инфраструктуры Интернета.

Во многих странах наблюдается тренд на выделение интернет-регулирования как отдельной отрасли со своими собственными органами. Ю. Поле и соавторы (Pohle. 2016) прослеживают историю этого процесса в Германии, показывая, как в результате взаимодействий разных государственных и негосударственных акторов (например, некоммерческих организаций и активистских групп) появлялись новые структуры. Их работа строится на теории «стратегических полей действия» Н. Флигстайна и Д. Макадама, которая, в свою очередь, основана на работах П. Бурдье (Fligstein. 2012). Для Флигстайна и Макадама поле определяется тремя ключевыми характеристиками: это независимая констелляция акторов, борьба за производство смыслов и выработка ключевых вопросов внутри поля. Концентрируясь на процессе становления интернет-регулирования в качестве «поля действия», Поле и коллеги показывают, что институционализация регулирования Интернета в Германии стала возможной благодаря материализации трёх дискурсов – информационного общества, кибербезопасности и обсуждения последствий разоблачений Э. Сноудена. Каждый из этих дискурсов институционализировался в результате разногласий между немецкими министерствами, что привело к созданию новых подразделений и регуляторных компетенций внутри правительства.

В дискуссиях о регулировании Интернета существуют активные академические, политические и публичные дискуссии относительно желательной степени влияния государства на Интернет. Анализируя этот вопрос, М. Мюллер предлагает выделять две оси, на которых можно расположить политические позиции в отношении регулирования Интернета: ось «сетевой – иерархический» и ось «национальный – транснациональный» (Mueller. 2010). Первая ось отсылает к предпочтительности горизонтальных или вертикальных механизмов регулирования Интернета, а вторая описывает диапазон позиций на континууме понимания Интернета как исключительно национального или же только глобального объекта регулирования. Мюллер выделяет четыре позиции: денационализированный либерализм (квадрант «транснациональный» и «сетевой»), сетевой национализм («сетевой» и «национальный»), глобальная правительственность («транснациональный» и «иерархический»), киберреакционизм («иерархический» и «национальный»).

Большую роль в интернет-регулировании играют и коммерческие компании. Особенно значимы здесь крупные технологические корпорации как глобального, так и национального масштаба. Для описания частного сектора К. Катценбах использует термин «частное упорядочивание» (private ordering), чтобы описать, как «частные контракты, лицензии, пользовательские соглашения дополняют, усиливают или подрывают традиционные механизмы публичного права, особенно в сфере защиты приватности, прав потребителей и копирайта» (Katzenbach. 2013. P. 402). Механизмы частного права, к которым обращаются интернет-компании, наряду с их участием в создании приложений и протоколов, вместе составляют то, как регулируется Интернет. Среди глобальных принято выделять пятёрку GAFAM (Google, Apple, Facebook, Amazon, Microsoft). Стратегии участия таких компаний в интернет-регулировании различны: это как лоббирование, так и разработка технических стандартов и продуктов, которые регуляторам необходимо принимать во внимание.

В сфере регулирования Интернета существует значительное количество проблем, однако среди них можно выделить наиболее важные – «большую четвёрку» вопросов: доступ к Интернету, доступ к контенту, права собственности и приватность (Braman. 2011).

В контексте доступа к Интернету широко обсуждается проблема «цифрового неравенства» или «цифрового разрыва», который может выражаться в отсутствии физической инфраструктуры для интернет-подключений, нужных навыков «компьютерной» или «цифровой» грамотности у граждан или же культурных различий, обусловливающих практики неиспользования Интернета. В рамках программ правительств и международных организаций по всему миру цифровое неравенство зачастую понимается как проблема, требующая государственного вмешательства, – в этой логике Интернет понимается как источник разнообразных благ, доступ к которым для граждан должен быть обеспечен.

Проблема доступа к контенту отсылает к ряду решений, какие интернет-ресурсы могут быть доступны для пользователей. В этом вопросе есть два аспекта. Во-первых, через законодательные, исполнительные и судебные меры государства накладывают ограничения на контент, к которому у пользователей есть доступ. К примеру, это законы против пиратства, порнографии или же политически мотивированная цензура. Во-вторых, проблема доступа к контенту усложняется возможными разрешениями дебатов о «сетевом нейтралитете» – это идея, согласно которой у пользователей должна быть возможность при одинаковых издержках (во времени или в цене) получить доступ к интернет-ресурсу.

Права собственности меняются вследствие трансформации системы интеллектуальной собственности. К примеру, из-за Интернета возникли новые правовые и регуляторные спорные вопросы, касающиеся копирайта: как должно быть устроено использование и распространение онлайн-контента, защищённого копирайтом? Поскольку Интернет делает возможным появление новых объектов собственности, из-за этого появляются соответствующие правовые вопросы. Например, это дискуссии о том, как должны быть устроены права на домены или игровая валюта и другие предметы в онлайн-играх.

Последний определяющий вопрос для регулирования Интернета – приватность пользователей. В конституциях и законах многих стран право на приватность, личную жизнь граждан заявляется как фундаментальное, но Интернет, как и другие коммуникационные технологии, ставит под сомнение существующее разделение приватного и публичного, от которого это право зависит. Появляющееся в связи с Интернетом новое законодательство в сфере приватности (например, General Data Protection Act в Европейском союзе) демонстрирует, как право на приватность может быть защищено.

Говоря о регулировании Интернета, следует учитывать, что и сам Интернет изменчив – меняются пользовательские практики, технические инфраструктуры, стандарты и т. д. К примеру, появление подключённых к Интернету «умных» устройств влияет на регулирование Интернета, т. к. теперь эти новые объекты могут стать предметом регулирования и попадать в поле внимания государства. Конкретизируя вызовы «умных» устройств в контексте регулирования Интернета, Л. Денардис (DeNardis. 2020) отмечает, что развитие Интернета вещей ставит перед теорией и практикой регулирования Интернета новые вопросы в сфере кибербезопасности, защиты данных и распределения ответственности между вовлечёнными сторонами.