Первые пленные Первой мировой войны. Итоги Мангеймского шахматного турнира 1914 г. Очередной конгресс Германского шахматного союза начался 19 июля 1914 г. в Мангейме. Он был приурочен к 30-летнему юбилею союза и собрал 86 шахматистов из США и Европы, в том числе 10 представителей Российской империи. Вместе с ними из России приехали больше десятка шахматных деятелей, в том числе меценаты, директора шахматных клубов, журналисты. В программе конгресса значились турнир мастеров, главный турнир «А», главный турнир «Б» (в двух группах).

Состязание перевалило экватор. Сыграно 11 туров из 17, в двух первых уверенно лидировали российские мастера: в турнире мастеров – А. А. Алехин, в турнире «А» – И. Л. Рабинович, в турнире «Б» одну из групп возглавлял Н. Н. Руднев, в другой 2-е место делил П. А. Романовский. Шахматисты старались не обращать внимания на тревожные новости, которые проникали в просторное здание Ballhaus, где проходила игра. Однако в субботу 1 августа стало известно о всеобщей мобилизации в Германии, и в 4 часа дня организаторы были вынуждены объявить, что турнир дальше продолжаться не может. Поскольку банки были закрыты, раздачу денежных призов назначили на понедельник. Между тем обстановка накалялась. Русские шахматисты сразу превратились в «подозрительных лиц», которых все вокруг хотели немедленно арестовать. Было опасно говорить по-русски в ресторанах и в одиночку передвигаться по улицам из-за риска стать жертвой разгневанной толпы.

Первым арестовали Алехина: немцы увидели его фото в сборнике партий турнира в Петербурге (1914) в форме выпускника Императорского училища правоведения и приняли за офицера, но вскоре отпустили. По совету испанского консула русские шахматисты отправились в Баден-Баден, но доехали только до Раштатта, где были задержаны и препровождены в тюрьму. Вот как вспоминал о пережитом участник турнира «Б» Б. Е. Малютин в очерке «Два года в Германии (Впечатления гражданско-пленного)», опубликованном в газете «Речь» (1916. 16/29 октября): «Мне никогда не забыть этой жуткой картины: тёмная, тёплая июльская ночь; пустынная улица, а по ней десять штатских идут – нет, уже не идут, а бегут, подгоняемые прикладами, под гиканье двух-трёх загулявших прохожих.

Теперь солдаты уже не сдерживают своей злобы. «Schneller laufen, schlappes Volk» (Быстрее бежать, вялый народ), – кричат они, и мы всё ускоряем шаг. Чемоданы немилосердно режут руки, тяжесть становится невыносимой, а всё же надо бежать.

Алехин, обессиленный, падает, и блестящий победитель мангеймского турнира мастеров получает удар прикладом; падает Копельман – то же самое. Через силу они поднимаются и плетутся дальше. Носителя Bombenkoffer’a особенно облюбовал его провожатый, и удар за ударом сыплется на несчастного, потерявшего к тому же в суматохе пенсне (видимо, речь о Селезнёве). Бьют и других, кого больше, кого меньше; немногие увернулись от ударов.

Но вот мы у цели: виднеется военная тюрьма. Каждого грубо вталкивают в одиночную камеру…» (цит. по: Воронков С. Б. Русский сфинкс. Москва, 2021. С. 187).

В этой тюрьме русские шахматисты пробыли 8 дней. Условия заключения были предельно жёсткими: личные вещи отобраны, одна на всех лоханка с водой для умывания, отвратительная пища (правда те, кто имел деньги, могли заказывать еду сами), прогулки (3 раза за всё время) по маленькому тюремному двору. От уныния спасало то, что, владея мастерством игры вслепую, заключённые часами могли играть в шахматы. О тюремных буднях в Раштатте Алехин, сидевший в одной камере с Е. Д. Боголюбовым, И. Л. Рабиновичем и С. О. Вайнштейном, позднее вспоминал: «Житье в тюрьме было достаточно однообразное – ни книг, ни газет, ни, разумеется, шахматной доски. И вот принялись мы с Боголюбовым часами играть в шахматы "не глядя". Хотя Е. Д. никогда не специализировался в этой области, он, как и всякий крупный мастер, в состоянии играть несколько партий одновременно не глядя – и борьба наша в большинстве случаев была очень занимательна. Был в ней, правда, вынужденный перерыв, когда меня за то, что я осмелился улыбнуться во время общей прогулки (обязательным "гусиным шагом") по тюремному двору – посадили на четыре дня в "одиночку". И все же скажу, что и это наказание, и вся атмосфера раштаттской тюрьмы с единственным ее смотрителем и его дочерью, три раза в день приносившей нам еду и весело с нами болтавшей, – представляется теперь каким-то идиллическим, почти милым воспоминанием по сравнению с – увы – слишком многим известным домом на Екатерининской площади в Одессе…»  (Воронков С. Б. Русский сфинкс. С. 469). (Алехин вспоминает тюрьму в доме № 6 на Екатерининской площади, где в 1919 он сидел, арестованный чекистами.)

14 августа русских шахматистов выпустили из тюрьмы и отправили в Баден-Баден, где их злоключения продолжились. Они жили в гостинице, но под надзором полиции, за малейшие провинности их штрафовали. Через месяц им объявили, что не подлежащие воинской повинности свободны. Одним из трёх счастливчиков, кому удалось убедить врача в своём почти безнадёжном состоянии, стал Алехин: «…было назначено медицинское освидетельствование, к которому я подготовился, отказавшись от пищи в течение нескольких дней. Мне удалось уверить врача, что я при смерти…» (Воронков С. Б. Русский сфинкс. С. 172). У него действительно вскоре диагностирован невроз сердца, благодаря чему он в октябре 1919 г. избежал призыва в Красную Армию.

Алехин через Швейцарию прибыл в Геную, но ожидание парохода в Одессу оказалось столь мучительно, что он предпочёл более длинный северный путь. За три недели он миновал Ниццу, Марсель, Париж, Булонь, Лондон, Ливерпуль, Кристианию (ныне Осло), Стокгольм, Раумо (порт в Финляндии) и наконец прибыл в Петроград (ныне Санкт-Петербург).